Великий пост в 2012 году продолжается с 27 февраля до 14 апреля (по н.ст.). Пасха - 15 апреля. Великий пост разделяется на несколько недель, у каждой из них свой смысл и символика.

Автор — Священник Максим Бурдин
Первая подготовительная неделя к Великому Посту

Во время первой подготовительной недели, которая называется «Неделею Мытаря и Фарисея», нет поста в среду и пяницу, поэтому она называется «сплошной седмицей» Во время Литургии в это воскресенье читается из Евангелия «О мытаре и фарисее» (Луки 18:10-14).

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.»

Эта притча задает тон на весь пост и показывает, что только слезная молитва и смирение, как у мытаря, а не перечисление своих добродетелей, как у фарисея, могут снискать нам милосердие Божие, только тогда мы сможем увидеть свои ошибки и измениться к лучшему. Она нас учит, что мы должны подойти к посту с покаянием и без гордыни. С этой недели до пятой недели Вел. Поста за Всенощным бдением, после чтения Евангелия, поется покаянная молитва: «Покаяния отверзи ми двери» …
Вторая подготовительная неделя к Великому Посту.

Во время второй подготовительной недели, которая называется «Неделей о Блудном Сыне», среда и пятница постные В воскресенье перед этой неделей на Литургии читается Евангелие «О блудном сыне»(Луки 15:11-32).

Рече Господь притчу сию: у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козлёнка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и всё мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся.»

В этой притче Иисус Христос рассказал о том как блудный (блуждающий) сын вернулся в свой отчий дом. Так и мы иногда уходим от Господа Бога, нашего Отца, а этим чтением Святая Церковь зовет нас вернуться к Нему и поучает нас надеяться на милосердие Божие, если мы искренно покаемся в своих грехах. В эту неделю, а также и в следующие за нею две недели, на Всенощной после полиелея поется псалом: «На реках Вавилонских тамо седохом и плакахом, внегда помянути нам Сиона»… Этот 136-й псалом описывает страдания евреев в плену Вавилонском и скорбь их об отечестве. Слова этого псалма по отношению к нам внушают мысль о нашем духовном плене, плене греховном и о том, что мы должны стремиться к своему духовному отечеству, Небесному Царствию.
Третья подготовительная неделя к Великому Посту.

Третья подготовительная неделя называется или или по народному . В эту неделю среда и пятница не постные, но уже нельзя есть мясо; но молоко, яйца, рыбу, сыр, масло и все другое можно. По старому русскому обычаю, в это время пекутся блины и устраиваются всякие увеселения.

Само воскресенье Мясопустной недели называется Неделей о Страшном Суде, т.к на Литургии читается Евангелия «О Страшном Суде» (Матфея 25:31-46) и о последнем мздовоздаянии, чем Святая Церковь желает побудить грешников к покаянию:

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.

Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?
Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную.»

В песнопениях Сырной седмицы воспоминается грехопадение Адама и Евы, произошедшее от невоздержания, и содержится восхваление поста с его спасительными плодами. Этим чтением Церковь напоминает нам, что мы должны делать добрые дела и зовет грешников к покаянию напоминая что за все грехи нам придется отвечать.

Последнее воскресенье перед Великим Постом называется «Сыропустом», потому что им оканчивается ядение сыра, масла и яиц.

На литургии читается Евангелие с частью из Нагорной Проповеди (Матфея 6:14-21), где говорится о прощении обид нашим ближним, без чего мы не можем получить прощения грехов от Отца Небесного, о посте, и о собирании небесных сокровищ. Сообразно с этим Евангельским чтением, христиане имеют благочестивый обычай просить в этот день друг у друга прощения грехов, ведомых и неведомых обид и принимать все меры к примирению с враждующими. Это первый шаг на пути к Великому Посту. Потому это воскресенье принято называть «Прощенным Воскресеньем». Вечером, после вечерни, священник подает пример и первый у всех просит прощение. После этого, все прихожане подходят и испрашивают у него прощение, а также и у друг друга. В этот день, все делают все от себя возможное чтобы со всеми примириться. В некоторых церквах постная вечерня служится сразу после литургии.

О мытаре и фарисее. Первый зов великопостной весны
Протопресвитер Александр Шмеман

О мытаре и фарисее

Одна из главных, единственных в своем роде особенностей Евангелия, — это те короткие рассказы-притчи, которыми пользуется Христос в своем учении, в своем общении с народом. Поразительно же в этих притчах, что сказанные почти две тысячи лет тому назад, в совершенно отличных от наших условиях, в другой цивилизации, на абсолютно другом языке, они остаются актуальными, бьют сегодня в ту же цель. А это значит — в наше сердце.
Ведь вот, устарели, забыты, канули в небытие книги и слова, созданные совсем недавно, вчера, позавчера. Они уже ничего не говорят нам, они мертвы. А эти, такие простые с виду, бесхитростные рассказы живут полной жизнью. Мы слушаем их — и как будто что-то происходит с нами, как будто кто-то заглянул в самую глубину нашей жизни и сказал что-то — только к нам, ко мне относящееся.

В этой притче — о мытаре и фарисее — рассказывается о двух людях. Мытарь — это славянское слово для обозначения сборщика налогов, профессии, окруженной в древнем мире всеобщим презрением. Фарисей — это название правящей партии, верхушки тогдашнего общества и государства. На нашем теперешнем языке мы сказали бы, что притча о мытаре и фарисее — это символический рассказ о важном представителе ведущего слоя, с одной стороны, о мелком и малопочтенном «аппаратчике», — с другой. Христос говорит: «Два человека вошли в храм помолиться, один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи или этот мытарь. Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть всего, что приобретаю». Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаза на небо, но, ударяя себя в грудь, говорил: «Боже! Милостив буди мне грешному!». Говорю вам, — заканчивает Христос эту притчу, — что мытарь пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится». Всего три строчки в Евангелии, а сказано в них нечто вечное, такое, что действительно относится ко всем временам и ситуациям.

Но возьмем только наше время, возьмем самих себя. Если что-нибудь лежит в основе нашей государственной, общественной, да, наконец, и частной жизни, так это — не правда ли? — вот это самое безостановочное самопревозношение, самоутверждение, или, говоря более древним, но опять-таки вечным языком — гордыня. Вслушайтесь в пульс нашей эпохи. Неужели не поразимся мы этой чудовищной саморекламе, хвастовству, бесстыдству самовосхваления, которые так вошли в нашу жизнь, что мы уже почти не замечаем их.

Всякая критика, пересмотр, переоценка, всякое проявление смирения — не стали ли они уже не только недостатком, пороком, а, хуже того, — общественным и даже государственным преступлением. Оказывается, любить родину — это все время бесстыдно восхвалять ее, унижая чужие родины. Оказывается, быть лояльным — это провозглашать все время безгрешность власти. Оказывается, быть человеком — это унижать, топтать других людей, это возвышать себя путем их унижения. Проанализируйте свою жизнь, жизнь своего общества, самые основы его устройства, и вы должны будете признать, что это именно так. Тот мир, в котором мы живем, так пронизан оглушительным и грубым бахвальством, что уже сам этого больше не замечает, оно уже стало его природой. Да так и сказал один из самых больших и тонких поэтов нашего времени — Пастернак — в знаменитой своей строчке: «…все тонет в фарисействе».

Самое страшное, конечно, в том, что фарисейство признается добродетелью. Нас так долго, так упорно глушили славой, достижениями, взлетами и полетами, нас так долго держали в атмосфере этого призрачного псевдовеличия, что все это в действительности нам стало казаться хорошим и благим, что в душе целых поколений возник образ мира, в котором только сила, только гордость, только бесстыдное самовосхваление оказываются нормой.
Пора ужаснуться этому, вспомнить слова Евангелия: «всякий, возвышающий себя, унижен будет». Сейчас тех немногих, кто исподволь, шепотом говорят об этом, напоминают об этом, — влекут в суды или заключают в психиатрические лечебницы. И на них науськивают других: смотрите на этих изменников и предателей! Они против величия и силы своей родины! Против ее достижений! Они сомневаются в том, что самая лучшая, самая сильная, самая свободная, самая счастливая страна… и так дальше. И благодарите, что вы не такие, как эти несчастные отщепенцы.

Но поймем, что этот бой, этот спор, ведомый сейчас ничтожным меньшинством, это бой и спор о самих духовных источниках жизни. Ибо фарисейская гордыня — это не только слова. Она рано или поздно оборачивается ненавистью к тем, кто не согласен признать моего величия, моего совершенства. Она оборачивается преследованьем и террором. Она ведет к смерти. Притча Христа ножом врезается в самую страшную опухоль современного мира, в опухоль фарисейской гордыни. Ибо, пока эта опухоль будет расти, в мире будут царить ненависть, страх и кровь. И так оно и есть сейчас. Только вернувшись к этой забытой, презираемой, отбрасываемой силе — к смирению, — можно очистить мир. Ибо смирение — это признание другого, это-уважение к другому и это уменье мужественно признать себя несовершенным, раскаяться, и тем самым встать на путь исправления. От бахвальства, лжи и тьмы фарисейства — к свету и целостности подлинной человечности: к правде, к смирению и к любви. Вот призыв этой притчи Христовой, вот зов, первый зов великопостной весны…

О блудном сыне
Митрополит Сурожский Антоний
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Как одиноко и страшно, и холодно было Вартимею слепцу перед тем, как прошел мимо него Христос и призвал его к жизни. И как страшно было Закхею человеческого взора, любопытного, пытливого, часто жестокого, когда он решился встретить Христа, чего бы это ни стоило. И вы помните, как стоял мытарь у притолоки церковной, когда увидел перед собой храм, место, где живет Господь, место святое, куда никакая неправда, никакая нечистота доступа не должна иметь, и увидел себя перед лицом собственной совести, -как он стоял, не смея перейти порога церковного, ударяя себя в грудь и только восклицая: Господи, милостив буди мне, грешному!.. Но в этих словах сказывалось не только сознание своей греховности, но и надежда, — надежда на то, что над справедливостью, над правдой, неумолимой правдой, есть сострадание, милосердие, любовь и прощение. Этому он научился, вероятно, даже в своей беззаконной жизни. Много раз, верно, он встречался с тем, что человек может быть погублен законом, бессердечным, холодным законом людским, и что вдруг среди людей проснется жалость, и тогда есть надежда на спасение, тогда светлеет все вокруг, тогда все делается возможным. И так он стоял в надежде на невозможное чудо, на то, что он, который во всем плох и в глазах людей, и перед лицом своей совести, и перед судом Божиим, все-таки может быть помилован, прощен, даже обласкан.

И сегодня мы встречаем другой образ — образ блудного сына, где мы видим воочию, что случается с человеком, который покаялся, вернулся домой в глубоком раздумье о том, какова его жизнь перед лицом Божественной святости. Мы видим человека, который встречен Богом. Вы, наверное, обратили внимание на слова сегодняшнего Евангелия, где говорится о том, что когда блудный сын был еще далеко от отчего дома, отец его увидел и поспешил к нему навстречу, и пал ему в объятия, и целовал, и ласкал, и жалел его.

В рассказе о Закхее мы видим себя перед судом людей; в рассказе о мытаре мы видим себя перед судом собственной совести; а теперь посмотрим на нашу судьбу перед лицом Божиим. Мы все в положении блудного сына; все мы всё получили от Бога — и жизнь, и природные наши силы ума, сердца, воли, крепость телесную; получили и дружбу, и семью, и всё, чем мы богаты. И однако, всё это, как блудный сын, мы от Бога получили и унесли в страну далекую, туда, где мы можем всем этим пользоваться безотчетно, туда, где мы можем спрятаться от лица Божия, и всё, если нам понравится, растратить в свое удовольствие, ни перед кем не отчитываясь.

Разве мы не таковы все? Разве мы не берем постоянно то, что Божие и свято, с тем, чтобы это использовать для своего удовольствия, для своей жизни? То, что люди нам дают, та любовь, которая нам дается — разве мы ее бережем, как святыню?.. Мы все уходим на страну далече, в далекую страну, где мы можем без Бога и без суда человеческого всё расточить.

Но какой-то момент приходит, когда и до нас доходит голод, не только вещественный голод, но голод о ласке, которая была бы не куплена, голод по любви, которая была бы чистым даром, голод по тем отношениям, которые не зависят ни от чего, кроме как от того, что мы дороги кому-то и кем-то любимы. И тогда нам надо вспомнить эту притчу Христову. В этой притче изображается, что юноша, ушедший давно, как бы вычеркнув Бога, вычеркнув отца своего, вдруг вспоминает, что у него есть отец. Первое слово, с которым он обращается к нему: Отче!.. С чем он может к нему прийти? Не с оправданием — потому что оправдания ему нет, но может он прийти, зная, что если он — блудный, недостойный сын-предатель, то отец остался верным, любящим отцом. И вот с этим он спешит домой, туда, где есть отец, в отчий дом. И готовит он исповедь. Он на всё готов, лишь бы только его допустили домой, рабом он готов быть, наёмником он готов быть… Но отец на такие сделки не идет, отец его остается отцом, каким бы он ни был недостойным сыном, и когда сын признался в своем недостоинстве, отец его как сына принимает, воскресшего от смерти греховной, нового, вернувшегося, — и радость и ликование вокруг.

Всё это в нас идет шаг за шагом и, с одном стороны, ставит нас перед лицом и слепоты нашей, и человеческого суда, и суда нашей совести, но одновременно напоминает нам и о том, как мы дороги Богу. Как в сегодняшнем Послании сказано, мы куплены дорогой ценой: всей любовью Божией, всей жизнью и смертью Христа… Вот цена, которую нам дает Бог, вот что мы для Него значим… Неужели после этого мы не можем прийти к Богу с надеждой, с верой, с радостью о том, что мы будем приняты, потому что мы так дороги?

В следующий раз перед нами встанет картина о Страшном Суде. Поставим себе вопрос о том, каким образом возможно, что Бог, Отец, любящий нас беспредельной, безграничной любовью, является для нас «страшным судом»? Что страшно в этом суде? Неужели наказание, неужели стыд? Нет ничего более страшного, чем поруганная любовь… Подумайте о том, как сейчас нас зовет Господь к встрече, но и о том, с чем я Его встречу? С любовью — или, взглянув в лик Божественной любви, заглянув в бездонные глаза Божественного сострадания, я пойму, что потерял единственное на земле — любовь. Аминь.

Источник: Электронная библиотека «Митрополит Сурожский Антоний»

Родительская суббота: Тут только есть верующие и неверующие. Там — все верующие
Протодиакон Андрей Кураев

Одно из самых тягостных зрелищ на свете — поминки, совершаемые атеистами. Вот все пришли домой от свежей могилы. Встает старший, поднимает рюмку… И в этот момент все просто физически ощущают, что что-то могут и должны они сделать для того, с кем только что они простились. Молитва об ушедших — это потребность сердца, а не требование церковной дисциплины. Сердце требует: помолись!!! А рассудок, покалеченный еще школьными уроками безбожия, говорит: «незачем, молиться некому и не о ком: небеса полны разве что радиоволнами, а от того человека, с которым мы жили еще три дня назад, не осталось уже ничего, кроме того безобразия, которое мы только что засыпали землею». И вот даже на лицах людей отражается эта внутренняя ошибка. И звучат столь ненужные слова: «Покойный был хорошим семьянином и общественным работником»…

Нас не было — нас не будет. Так не есть ли человек, чья жизнь нелепо мелькает меж двумя пропастями небытия, не более чем «покойник в отпуске»?.. Я умру, а мир останется полным, как новехонькое яйцо. Борис Чичибабин однажды дал безжалостно-точное определение смерти, как она предстает неверующему человеку:

Как мало в жизни светлых дней,

Как черных много!

Я не могу любить людей,

Распявших Бога!

Да смерть — и та! — нейдет им впрок

Лишь мясо в яму,

Кто небо нежное обрек

Алчбе и сраму.

Что люди выносят с кладбища? Что сам ушедший смог обрести в опыте своего умирания? Сможет ли человек увидеть смысл в последнем событии своей земной жизни — в смерти? Или и смерть — «не впрок»? Если человек перейдет границу времени в раздражении и злости, в попытке свести счеты с Судьбой, — в Вечности отпечатлеется именно такой его лик… Поэтому-то и страшно, что, по мысли Мераба Мамардашвили, «миллионы людей не просто умерли, а умерли не своей смертью, т.е. такой, из которой никакого смысла для жизни извлечь нельзя и научиться ничему нельзя». В конце концов, то, что придает смысл жизни, придает смысл и смерти… Именно ощущение бессмысленности смерти делает столь тяжелыми и неестественными похороны атеистов.

Для сравнения сопоставьте Ваше ощущение на старом кладбище, где покой людей, сторожат могильные кресты, с тем, что чувствует Ваше же сердце при посещении советских звездных кладбищ. Можно с мирным и радостным сердцем гулять — даже с ребенком — по кладбищу, скажем, Донского монастыря. Но не чувствуется мира на советском Новодевичьем…

В моей же жизни был случай прямой такой встречи. В 1986 году в пожаре в Московской духовной академии сгорели пятеро семинаристов. Хоронили их на городском кладбище Загорска. И вот, впервые за десятилетия на это кладбище пришли священники — не таясь, в облачениях, с хором, с молитвой. Пока студенты прощались со своими однокурсниками, один из монахов отошел в сторонку и тихо, стараясь быть максимально незаметным, стал ходить среди соседних могил. Он кропил их святой водой. И было такое ощущение, что из-под каждого холмика доносится слово благодарности. В воздухе как бы растворилось обещание Пасхи…

Или вот иной пример неуничтожимости человека. Попробуйте, взяв в руки книгу, помолиться об ее авторе. Берете в руки Лермонтова — скажите про себя, раскрывая нужную Вам страничку: «Господи, помяни раба твоего Михаила», Прикасается Ваша рука к томику Цветаевой — вздохните и о ней: «Прости, Господи, рабу Твою Марину и приими ее с миром». Все будет прочитываться иначе. Книжка станет больше самой себя. Она станет встречей с человеком.

Пушкин (упокой, Господи, раба Твоего Александра!) среди обстоятельств, которые человека делают человеком, называл «любовь к отеческим гробам». Каждого человека ждет отправление «в путь все. земли» (Иис. Нав. 23,14).

Не может быть вполне человеком тот, кого никогда не посещала мысль о смерти, кто никогда в тайнике своего сердца не повторял те слова, которые произнес преп. Серафим Саровский: «Господи, как мне умирать будет?«

Событие смерти, ее таинство — одно из важнейших событий во всей жизни человека. И потому никакие отговорки типа «некогда», «недосуг» и т.п. не будут приняты ни совестью, ни Богом, если мы забудем дорогу к родительским могилам. Надеюсь, мы никогда не доживем до тех лет, когда исполнится мечта Елены Рерих: «кладбища вообще должны быть уничтожены как рассадники всяких эпидемий».

Для восточного мистицизма тело человека — лишь тюрьма для души. По высвобождении — сжечь и выбросить. Для христианства тело — храм души. И верим мы не только в бессмертие души, но и в воскресение всего человека. Потому и появились на Руси кладбища: семя бросается в землю, чтобы с новой космической весной взойти. По слову ап. Павла, тело — храм духа, живущего в нем, а, как мы помним, «и храм поруганный — все храм». И потому тела дорогих людей у христиан принято не бросать в огненную бездну, а класть в земляную постель…

Перед началом и в дни Великого Поста, перед тем, как мы сделаем первый шаг навстречу Пасхе, звучит под сводами храмов слово нашей любви ко всем тем, кто прежде нас шел дорогой жизни: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих!». Это — молитва обо всех, ибо, по замечательному слову Анастасии Цветаевой, «тут только есть верующие и неверующие. Там — все верующие». Теперь они все видят то, во что мы только веруем, видят то, во что когда-то они же запрещали веровать нам. И, значит, для всех них наше молитвенное воздыхание будет драгоценным даром.

Дело в том, что человек умирает не весь. В конце концов, еще Платон спрашивал: почему, если душа всю жизнь борется с телом, то с гибелью своего врага она должна сама исчезнуть? Душа пользуется телом (в том числе и мозгом и сердцем), как музыкант пользуется своим инструментом. Если струна порвалась, мы уже не слышим музыки. Но это еще не основание утверждать, что умер сам музыкант.

Люди скорбят, умирая или провожая умерших, но это не есть свидетельство о том, что за дверью смерти только скорбь или пустота. Спросите ребенка в утробе матери — желает ли он выходить оттуда? Попробуйте описать ему внешний мир — не через утверждение того, что там есть, (ибо это будут реалии, незнакомые ребенку), а через отрицание того, что питает его в материнском чреве. Что же удивляться, что дети плача и протестуя, приходят в наш мир? Но не таковы ли скорбь и плач уходящих?

Лишь бы рождение не сопровождалось родовой травмой. Лишь бы дни подготовки к рождению не были отравлены. Лишь бы не родиться в будущую жизнь «извергом».

Мы вообще, к сожалению, бессмертны. Мы обречены на вечность и на воскрешение. И как бы нам не хотелось прекратить свое существование и не нести наши грехи на Суд — вневременная основа нашей личности не может быть просто унесена ветром времени… «Хорошие новости из Иерусалима» состояли в том, что качество этого нашего приснобытия может стать иным, радостным, бессудным («Слушающий слово Мое на Суд не приходит, но пришел от смерти в жизнь» — Ин. 5,24).

Или непонятно, что такое душа? Есть ли она? Что это такое? — Есть. Душа — это то, что болит у человека, когда все тело здорово. Ведь говорим же мы (и ощущаем), что не мозг болит, не сердечная мышца — душа болит. И напротив — бывает, что при муке и скорби что-то в нас радуется и чисто поет (так бывает с мучениками).

«Смерти нет — это всем известно. Повторять это стало пресно. А что есть — пусть расскажут мне…» — просила Анна Ахматова. О том, «что есть», и говорят родительские субботы, восходящие к празднику Успения. Праздник… Но это ведь день кончины Богоматери. Почему же — праздник?

А потому, что смерть не есть единственный способ кончины. Успение — антоним смерти. Это, прежде всего — не-смерть. Два этих слова, различающихся, в языке любого христианского народа, означают радикально противоположные исходы человеческой жизни. Взращивает человек в себе семена любви, добра, веры, всерьез относится к своей душе — и его жизненный путь венчается успением. Если же разрушение он нес себе и окружающему миру, раной за раной уязвлял свою душу, а грязь из нее, неухоженной и заросшей, выплескивал вовне — конечный, смертный распад завершит его прижизненное затухание.

Отныне (в смысле — со времени воскресения Христа) образ нашего бессмертия зависит от образа нашей любви. «Человек поступает туда, где ум имеет свою цель и любимое им» — говорил преп. Макарий Египетский.

На иконе Успения Христос держит на руках младенца — душу своей Матери. Она только что родилась в Вечность. «Господи! Душа сбылась — умысел твой самый тайный!», — можно было бы сказать об этом миге словами Цветаевой.

Душа «сбылась», исполнилась — и в слове «успение» слышатся отголоски не только «сна», но и «спелости» и «успеха».

«Время умирать» (Эккл. 3,2). Может быть, самое разительное отличие современной культуры от культуры христианской — в неумении умирать, в том, что нынешняя культура не вычленяет в себе это время — «время умирать». Ушла культура старения, культура умирания. Человек подходит к порогу смерти, не столько стараясь всмотреться за его черту, сколько без конца оборачиваясь назад и с ужасом вычисляя все разрастающееся расстояние от поры своей молодости. Старость из времени «подготовки к смерти», когда «пора о душе подумать», стала временем последнего и решительного боя за место под солнцем, за последние «права»… Она стала временем зависти.

У русского философа С Л. Франка есть выражение — «просветление старости», состояние последней, осенней ясности. Последняя, умудренная ясность, о которой говорят строки Бальмонта, списанные «современностью» в раздел «декадентства»:

День только к вечеру хорош. Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти. Закону мудрому поверьте — День только к вечеру хорош.

С утра уныние и ложь

И копошающиеся черти…

День только к вечеру хорош.

Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти.

Здесь приходила к человеку мудрость. Мудрость — это, конечно, не ученость и не энциклопедичность, не начитанность. Это — знание немногого, но самого важного. Потому-то к монахам — этим «живым мертвецам», при постриге как бы умершим для мирской суеты и потому ставшим самыми живыми людьми па земле, — и ездили энциклопедисты за советом. Гоголь и Соловьев, Достоевский и Иван Киреевский, лично беседовавший с Гегелем и Шеллингом, своих главных собеседников нашли в Оптиной пустыни. Потому что здесь разговор шел «о самом важном». Самым важным Платон — отец философов — называл вот что: «Для людей это тайна: но все, которые по-настоящему отдавались философии, ничего иного не делали, как готовились к умиранию и смерти».

В середине нашего века константинопольский патриарх Афинагор I так говорил о времени умирания: «Я хотел бы умереть после болезни, достаточно долгой, чтобы успеть подготовиться к смерти, и недостаточно длительной, чтобы стать в тягость своим близким. Я хотел бы лежать в комнате у окна и видеть: вот Смерть появилась на соседнем холме. Вот она входит в дверь. Вот она поднимается по лестнице. Вот уже стучит в дверь… И я говорю ей: войди. Но подожди. Будь моей гостьей. Дай собраться перед дорогой. Присядь. Ну вот, я готов. Идем!»…

Помещение жизни в перспективу конца делает ее именно путем, придает ей динамику, особый вкус ответственности. Но это конечно, лишь, если человек воспринимает свою смерть не как тупик, а как дверь. Дверь же — это кусочек пространства, через который входят, проходя его. Жить в двери нельзя — это верно. И в смерти нет места для жизни. Но есть еще жизнь за ее порогом. Смысл двери придает то, доступ к чему она открывает. Смысл смерти придает то, что начинается за ее порогом. Я не умер — я вышел. И дай Бог, чтобы уже по ту сторону порога мог я произнести слова, начертанные на надгробии Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал».

«Все ли равно как верить» — М., 1997.

Что такое Страшный Суд?
Протодиакон Андрей Кураев

Воскресенье за неделю перед Великим постом носит название Недели мясопустной (в этот день последний раз до Пасхи можно есть мясо), или неделей о Страшном суде. Что же такое — Страшный суд?

Услышав про «страшный суд», положено испытывать страх и трепет. «Страшный Суд» – последнее, что предстоит людям. Когда истечет последняя секунда существования Вселенной, люди будут воссозданы, тела их вновь соединятся с душами – чтобы все-все смогли предстать для отчета перед Творцом…

Впрочем, я уже ошибся. Я ошибся, когда сказал, что люди воскреснут для того, чтобы быть приведенными на Страшный Суд. Если принять такую логику, то о христианском богословии придется сказать нелицеприятную вещь: оказывается, оно представляет своего Бога в довольно неприглядном виде. Ведь «мы и просто грешного человека никогда бы не похвалили за такое дело, если бы он вынул из могилы труп своего врага, чтобы по всей справедливости воздать ему то, чего он заслужил и не получил во время земной жизни своей» [136]. Грешники воскреснут не для того, чтобы получить воздаяние за грешную жизнь, а наоборот — потому именно они и получат воздаяние, что они непременно воскреснут из мертвых.

К сожалению, мы – бессмертны. К сожалению – потому что порой очень хотелось бы просто уснуть – да так, чтобы никто больше про мои гадости мне не напоминал… Но Христос воскрес. А поскольку Христос объемлет Собою все человечество, то, значит и мы никак не сможет уместиться в могилу, остаться в ней. Христос нес в Себе всю полноту человеческой природы: та перемена, которую Он совершил в самой сущности человека, однажды произойдет внутри каждого из нас, поскольку мы тоже — человеки. Это значит, что все мы теперь носители такой субстанции, которая предназначена к воскресению.

Оттого и ошибочно считать, что причина воскресения – суд («Воскресение будет не ради суда» – сказал христианский писатель еще второго столетия Афинагор (О воскресении мертвых, 14)) [137]. Суд – не причина, а следствие возобновления нашей жизни. Ведь жизнь наша возобновится не на земле, не в привычном нам мире, заслоняющем от нас Бога. Воскреснем мы в мире, в котором «будет Бог все во всем» (1Кор.15:28).

А, значит, если будет воскресение — то будет и встреча с Богом. Но встреча с Богом – встреча со Светом. Тем Светом, который освещает все и делает явным и очевидным все, даже то, что мы хотели скрыть порой даже от самих себя… И если то, постыдное, еще осталось в нас, еще продолжает быть нашим, еще не отброшено от нас нашим же покаянием – то встреча со Светом причиняет муку стыда. Она становится судом. «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир» (Ин.3:19)

Но все же – только ли стыд, только ли суд будут на той Встрече? В XII веке армянский поэт (у армян он считается еще и святым) Грегор Нарекаци в своей «Книге скорбных песнопений» написал:

Мне ведомо, что близок день суда,
И на суде нас уличат во многом…
Но Божий суд не есть ли встреча с Богом?
Где будет суд? – Я поспешу туда!
Я пред Тобой, о, Господи, склонюсь,
И, отрешась от жизни быстротечной,
Не к Вечности ль Твоей я приобщусь,
Хоть эта Вечность будет мукой вечной? [138]

И в самом деле время Суда – это время Встречи. Но что же более пленяет мое сознание, когда я помышляю о ней? Правильно ли, если сознание моих грехов заслоняет в моем уме радость от встречи с Богом? К чему прикован мой взгляд — к моим грехам или к Христовой любви? Что первенствует в палитре моих чувств – осознание любви Христа или же мой собственный ужас от моего недостоинства?

Именно раннехристианское ощущение смерти как Встречи [139], вырвалось однажды у московского старца о. Алексия Мечева. Напутствуя только что скончавшегося своего прихожанина, он сказал: «День разлуки твоей с нами есть день рождения твоего в жизнь новую, бесконечную. Посему, со слезами на глазах, но приветствуем тебя со вступлением туда, где нет не только наших скорбей, но и наших суетных радостей. Ты теперь уже не в изгнании, а в отечестве: видишь то, во что мы должны веровать; окружен тем, что мы должны ожидать» [140].

С Кем же эта долгожданная Встреча? С Судьей, который поджидал нашей доставки в его распоряжение? С Судьей, который не покидал своих стерильно-правильных покоев и теперь тщательно блюдет, чтобы новоприбывшие не запятнали мир идеальных законов и правд своими совсем не идеальными деяниями?

Нет – через нашу смерть мы выходим на Сретение с Тем, кто Сам когда-то вышел нам навстречу. С Тем, Кто сделал Себя доступным нашим, человеческим скорбям и страданиям. Не безличностно-автоматическая «Справедливость», не «Космический Закон» и не карма ждут нас. Мы встречаемся с Тем, чье имя – Любовь. В церковной молитве о Нем говорится: «Твое бо есть еже миловати и спасати ны, Боже наш». Именно – Твое, а не безглазой Фемиды и не бессердечной кармы.

У Марины Цветаевой есть строчка, которая совершенно неверна по букве, но которая справедлива по своему внутреннему смыслу. Строчка эта такая: «Бог, не суди: Ты не был женщиной на земле…». В чем правда этого крика? Оказывается, наши человеческие дела, человеческие слабости и прегрешения будет рассматривать не ангел, который не знает, что такое грех, борьба и слабость, но Христос. Христос – это Сын Божий, пожелавший стать еще и Сыном Человеческим. Не Сверхчеловек будет судить людей, но Сын Человеческий. Именно потому, что Сын стал человеком, «Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну» (Ин.5:22).

Сын – это Тот, Кто ради Того, чтобы не осуждать людей, Сам пошел путем страданий. Он ищет потерявшихся людей. Но не для расправы с ними, а для исцеления. Вспомните причту о потерянной овце, причту о блудном сыне…

Впрочем, последнюю притчу на язык сегодняшних реалий я бы переложил так: Представьте — живет стандартная семья из четырех человек в стандартной трехкомнатной квартире. И вдруг младший сын начинает ерепениться, всех посылать куда подальше, на всё огрызаться. В конце концов он требует разъезда. Квартира приватизированна. Сын, настаивая на своем праве совладельца, требует, чтобы ему уже сейчас дали его долю. Квартира стоит, скажем 40 тысяч «у.е.». Он требует, чтобы ему, как совладельцу, соприватизатору, была выдана четверть… Родители со старшим сыном в конце концов не выдерживают ежедневного противостояния со скандалистом, продают свою трехкомнатную квартиру, покупают для себя двухкомнатную, а разницу (10000$) отдают младшему сыну, который, удовлетворенный, отваливает в самостоятельную жизнь… Проходит время, и он, все растративший, потерявший, не приобретший никакого собственного жилья, возвращается к родителям в их квартиру, столь умепьшенную по его капризу. Чем же встречает его отец? Оскорбленно выставляет его вон? Просит старшего сына попридержать младшенького, пока отеческая длань будет вразумлять юного нахала?

В Евангелии притча кончается иначе: едва разглядев вдали возвращающегося сына, еще не зная, зачем он идет, еще не услышав ни слова раскаяния, отец выбегает навстречу и велит приготовить праздничный пир…

Отсюда и слова святителя Феофана Затворника: «Господь хочет всем спастись, следовательно, и вам… У Бога есть одна мысль и одно желание — миловать и миловать. Приходи всякий… Господь и на страшном суде будет не то изыскивать, как бы осудить, а как бы оправдать всех. И оправдает всякого, лишь бы хоть малая возможность была» [141]. Ведь — «Ты Бог, не хотяй смерти грешников»…

Не закон, лишенный всех желаний, определит нашу судьбу, но Тот, у Кого есть желание. Его решения поэтому можно назвать субъективными и «пристрастными». У этого Судьи, в отличие от греческой Фемиды, нет повязки на глазах. Свои решения Он будет сверять не только с тем, что мы и в самом деле натворили, и не только с бесстрастной буквой закона, но еще и со Своим планом, Своим интересом, Своим желанием. И Свое желание Он не скрывает: «Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился и жив был» (Иез.33:11).

Бог ищет в человеческой душе такое, не окончательно, не безнадежно изуродованное место, к которому можно было бы присоединить Вечность. Так врачи на теле обоженного человека ищут хоть немного непострадавшей кожи…

Об этом поиске рассказывает эпизод из Жития св. Петра Мытаря (память 22 сентября): «В Африке жил жестокосердый и немилостивый мытарь (сборщик налогов), по имени Петр… Однажды Петр вел осла, навьюченного хлебами для княжеского обеда. Нищий стал громко просить у него милостыни. Петр схватил хлеб и бросил его в лицо нищему и ушел… Спустя два дня мытарь расхворался так сильно, что даже был близок к смерти, и вот ему представилось в видении, будто он стоит на суде и на весы кладут его дела. Злые духи принесли все злые дела; светлые же мужи не находили ни одного доброго дела Петра, и посему они были печальны… Тогда один из них сказал: «Действительно, нам нечего положить, разве только один хлеб, который оне подал ради Христа два дня тому назад, да и то поневоле». Они положили хлеб на другую сторону весов, и он перетянул весы на свою сторону». Именно этот рассказ послужил основой для знаменитой «луковки» Достоевского… [142]

Опять же в древности преп. Исаак Сирин говорил, что Бога не стоит именовать «справедливым», ибо судит Он нас не по законам справедливости, а по законам милосердия, а уже в наше время английский писатель К.С. Льюис в своей философской сказке «Пока мы лиц не обрели» говорит: «Надейся на пощаду – и не надейся. Каков ни будет приговор, справедливым ты его не назовешь. – Разве боги не справедливы? – Конечно, нет, доченька! Что бы сталось с нами, если бы они всегда были справедливы?» [143]

Конечно, справедливость есть в Том Суде. Но справедливость эта какая-то странная. Представьте, что я – личный друг Президента Б.Н. Мы вместе проводили «реформы», вместе — пока ему позволяло здоровье — играли в теннис и ходили в баню… Но тут журналисты накопали на меня «компромат», выяснили, что я принимал «подарки» в особо крупных размерах… Б.Н. вызывает меня к себе и говорит: «Понимаешь, я тебя уважаю, но сейчас выборы идут, и я не могу рисковать. Поэтому мы с тобой давай такую рокировочку сделаем… Я тебя на время в отставку отправлю…». И вот сижу я уже в отставке, регулярно беседую со следователем, жду суда… Но тут Б.Н. звонит мне и говорит: «Слушай, тут Европа требует, чтобы мы приняли новый Уголовный Кодекс погуманнее, подемократичнее. Тебе все равно ща делать нечего, так, может, напишешь на досуге?». И вот я, будучи подследственным, начинаю писать Уголовный Кодекс. Как вы думаете, что я напишу, когда дойду до «моей» статьи?..

Не знаю, насколько реалистичен такой поворот событий в нашей таинственной политике. Но в нашей религии Откровения все обстоит именно так. Мы – подсудимые. Но подсудимые странные — каждому из нас дано право самому составить список тех законов, по которым нас будут судить. Ибо – «каким судом судите, таким и будете судимы». Если я при виде чьего-то греха скажу: «Вот это он напрасно… Но ведь и он — человек…» — то и тот приговор, который я однажды услышу над своей головой, может оказаться не уничтожающим.

Ведь если я кого-то осуждал за его поступок, показавшийся мне недостойным, значит, я знал, что это грех. «Смотри — скажет мне мой Судия – раз ты осуждал, значит, ты был осведомлен, что так поступать нельзя. Более того — ты не просто был осведомлен об этом, но ты искренне принял эту заповедь как критерий для оценки человеческих поступков. Но отчего же сам ты затем так небрежно растоптал эту заповедь?

Как видим, православное понимание заповеди «не суди» близко к кантовскому «категорическому императиву»: прежде, чем что-то сделать или решить, представь, что мотив твоего поступка вдруг станет всеобщим законом для всей вселенной, и все и всегда будут руководствоваться им. В том числе и в отношениях с тобой…

Не осуждай других – не будешь сам осужден. От меня зависит, как Бог отнесется к моим грехам. Есть у меня грехи? – Да. Но есть и надежда. На что? На то, что Бог сможет оторвать от меня мои грехи, выбросить их на помойку, но для меня самого открыть иной путь, чем для моих греховных дел. Я надеюсь, что Бог сможет растождествить меня и мои поступки. Перед Богом я скажу: «Да, Господи, были у меня грехи, но мои грехи – это не весь я!»; «Грехи – грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни — служение Вере и Господу!» [144]

Но если я хочу, чтобы Бог так поступил со мной, то и я должен так же поступать с другими [145]. Христианский призыв к неосуждению есть в конце концов способ самосохранения, заботы о собственном выживании и оправдании. Ведь что такое неосуждение — «Порицать — значит сказать о таком-то: такой-то солгал… А осуждать — значит сказать, такой-то лгун… Ибо это осуждение самого расположения души его, произнесение приговора о всей его жизни. А грех осуждения столько тяжелее всякого другого греха, что сам Христос грех ближнего уподобил сучку, а осуждение – бревну» [146]. Вот так и на суде мы хотим от Бога той же тонкости в различениях: «Да, я лгал – но я не лжец; да, я соблудил, но я не блудник; да, я лукавил, но я – Твой сын Господи, Твое создание, Твой образ… Сними с этого образа копоть, но не сжигай его весь!»

И Бог готов это сделать. Он готов переступать требования «справедливости» и не взирать на наши грехи. Справедливости требует диавол: мол, раз этот человек грешил и служил мне, то Ты навсегда должен оставить его мне [147]. Но Бог Евангелия выше справедливости. И потому, по слову преп. Максима Исповедника, «Смерть Христа — суд над судом» (Максим Исп. Вопросоответ к Фалассию, 43).

В одном из слов св. Амфилохия Иконийского есть повествование о том, как диавол удивляется милосердию Божию: зачем Ты принимаешь покаяние человека, который уже много раз каялся в своем грехе, а потом все равно возвращался к нему? И Господь отвечает: но ты же ведь принимаешь каждый раз к себе на служение этого человека после каждого его нового греха. Так почему же Я не могу считать его Своим рабом после его очередного покаяния?

Итак, на Суде мы предстанем пред Тем, чье имя – Любовь. Суд — встреча со Христом.

Собственно, Страшный, всеобщий, последний, окончательный Суд менее страшен, чем тот, который происходит с каждым сразу после его кончины… Может ли человек, оправданный на частном суде, быть осужденным на Страшном? – Нет. А может ли человек, осужденный на частном суде, быть оправдан на Страшном? – Да, ибо на этой надежде и основываются церковные молитвы за усопших грешников. Но это означает, что Страшный Суд – это своего рода «апелляционная» инстанция. У нас есть шанс быть спасенными там, где мы не можем быть оправданными. Ибо на частном суде мы выступаем как частные лица, а на вселенском суде – как частички вселенской Церкви, частички Тела Христова. Тело Христа предстанет пред Своим Главой. Поэтому и дерзаем мы молиться за усопших, ибо в свои молитвы мы вкладываем вот какую мысль и надежду: «Господи, может быть сейчас это человек не достоин войти в Твое Царство, но ведь он, Господи, не только автор своих мерзких дел; он еще и частица Твоего Тела, он частица твоего создания! А потому, Господи, не уничтожай творение рук Твоих. Своею чистотою, Своею полнотою, святостью Твоего Христа восполни то, чего не доставало человеку в этой его жизни!»

Мы дерзаем так молиться потому, что убеждены, что Христос не желает отсекать от Себя Свои же частички. Бог всем желает спастися… И когда мы молимся о спасении других — мы убеждены, что Его желание совпадает с нашим… Но есть ли такое совпадение в других аспектах нашей жизни? Всерьез ли желаем ли спастись мы сами?..

Для темы же о Суде важно помнить: судимы мы Тем, Кто выискивает в нас не грехи, а возможность примирения, сочетания с Собой…

Когда мы осознали это – нам станет понятнее отличие христианского покаяния от светской «перестройки». Христианское покаяние не есть самобичевание. Христианское покаяние — это не медитация на тему: «Я — сволочь, я – ужасная сволочь, ну какая же я сволочь!» Покаяние без Бога может убивать человека. Оно становится серной кислотой, по каплям падающей на совесть и постепенно разъедающей душу. Это случай убийственного покаяния, которое уничтожает человека, покаяния, которое несет не жизнь, но смерть. Люди могут узнать о себе такую правду, которая может их добить (вспомним рязановский фильм «Гараж»).

Недавно я сделал поразительное для меня открытие (недавно, — по причине своего, увы, невежества): я нашел книгу, которую я должен был прочитать еще в школе, а вчитался в нее только сейчас. Эта книга поразила меня оттого, что прежде мне казалось, что ничего глубже, психологичнее, ничего более христианского и православного, чем романы Достоевского, быть в литературе не может. Но эта книга окзалась более глубокой, чем книги Достоевского. Это «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина — книга, которую читают в начале и которую не дочитывают до конца, потому что советские школьные программы превратили историю русской литературы в историю антирусского фельетона. Поэтому христианский смысл, духовное содержание произведений наших величайших русских писателей были забыты. И вот в «Господах Головлевых» изучают в школе первые главы, главы страшные, беспросветные. Но не читают конец. А в конце тьмы еще больше. И эта тьма тем страшнее, что она сопряжена с …покаянием.

У Достоевского покаяние всегда на пользу, оно всегда к добру и исцелению. Салтыков-Щедрин описывает покаяние, которое добивает… Сестра Порфирия Головлева соучаствовала во многих его мерзостях. И вдруг она прозревает и понимает, что именно она (вместе с братом) виновата в гибели всех людей, которые встречались им на жизненном пути. Казалось бы, так естественно было предложить здесь линию, скажем, «Преступления и наказания»: покаяние — обновление — воскресение. Но — нет. Салтыков-Щедрин показывает страшное покаяние — покаяние без Христа, покаяние совершаемое перед зеркалом, а не перед ликом Спасителя. В христианском покаянии человек кается перед Христом. Он говорит: «Господи, вот во мне это было, убери это от меня. Господи, не запомни меня таким, каким я был в эту минуту. Сделай меня другим. Сотвори меня другим». А если Христа нет, то человек, как в зеркало, насмотревшись в глубины своей дел, окаменевает от ужаса, как человек, насмотревшийся в глаза Медузе-Горгоне. И вот точно также сестра Порфирия Головлева, осознав глубину своего беззакония, лишается последней надежды. Она все делала ради себя, а познав себя, видит бессмыслицу своих дел… И кончает жизнь самоубийством. Неправедность ее покаяния видна из второго покаяния, описанного в «Господах Головлевых». На страстной седмице в Великий Четверг, после того, как в доме у Головлева священник читает службу «Двенадцати Евангелий», «Иудушка» всю ночь ходит по дому, он не может уснуть: он слышал о страданиях Христа, о том, что Христос прощает людей, и в нем начинает шевелиться надежда — неужели же и меня он может простить, неужели же и для меня открыта возможность Спасения? И на следующий день поутру он бежит на кладбище и умирает там на могиле своей матери, прося у нее прощения…

Только Бог может сделать бывшее небывшим. И потому только через обращение к Тому, Кто выше времени, можно избавиться от кошмаров, наползающих из мира уже свершившегося. Но, чтобы Вечность могла принять в себя меня, не принимая мои дурные дела, я сам должен разделить в себе вечное от преходящего, то есть – образ Божий, мою личность, дарованные мне от Вечности, отделить от того, что я сам натворил во времени. Если я не смогу совершить это разделение в ту пору, пока еще есть время (Еф.5:16), то мое прошлое гирей потянет меня ко дну, ибо не даст мне соединиться с Богом.

Вот ради того, чтобы не быть заложником у времени, у своих грехов, совершенных во времени, человек и призывается к покаянию.

В покаянии человек отдирает от себя свое дурное прошлое. Если ему это удалось – значит, его будущее будет расти не из минуты греха, а из минуты покаянного обновления. Отдирать от себя кусочек самого себя же – больно. Иногда этого смертельно не хочется. Но тут одно из двух: или то мое прошлое пожрет меня, растворит в себе и меня и мое будущее, и мою вечность, или же я смогу пройти через боль покаяния. «Умри прежде смерти, потом будет поздно» – говорит об этом один из персонажей Льюиса [148].

Хочешь, чтобы Встреча не стала Судом? Что ж, совмести в своем совестном взгляде две реалии. Первое: покаянное видение и отречение от своих грехов; второе: Христа, перед Ликом Которого и ради Которого должно произнести слова покаяния. В едином восприятии должны быть даны – и любовь Христа и мой собственный ужас от моего недостоинства. Но все же — Христова любовь – больше… Ведь Любовь – Божия, а грехи – только человеческие… Если мы не помешаем Ему спасти и помиловать нас, поступить с нами не по справедливости, а по снисхождению – Он это сделает. Но не сочтем ли мы себя слишком гордыми для снисхождения? Не считаем ли мы себя слишком самодостаточными для принятия незаслуженных даров?

Тут впору открыть евангельские заповеди блаженств и перечитать их внимательно. Это – перечень тех категорий граждан, которые входят в Царство Небесное, минуя Страшный Суд. Что общего у всех, перечисленных в этом списке? То, что они не считали себя богатыми и заслуженными. Блаженны нищие духом, ибо они на Суд не приходят, но проходят в Жизнь Вечную.

Явка на Страшный суд необязательна. Есть возможность ее избежать (см. Ин.5:29).

Примечания
137. Сочинения древних христианских апологетов. — СПб., 1895, сс.108-109.
138. Это литературный и весьма вольный перевод (Григор Нарекаци. Книга скорбных песнопений. Перевод Н. Гребнева. Ереван, 1998, с.26). Буквальный звучит иначе – сдержаннее и «православнее»: «но коли близок день суда Господня, то и ко мне приблизилось царство Бога воплотившегося, Кто найдет меня более повинным, нежели эдомитян и филистимлян» (Григор Нарекаци. Книга скорбных песнопений. Перевод с древнеармянского М.О. Дарбирян-Меликян и Л.А. Ханларян. М., 1988, с.30).
139. «Когда один из сослужителей наших, будучи изнурен немощию и смущенный близостью смерти, молился, почти уже умирая, о продолжении жизни, пред него предстал юноша, славный и величественный; он с некиим негодованием и упреком сказал умирающему: «И страдать вы боитесь, и умирать не хотите. Что же мне делать с вами?»… Да и мне сколько раз было открываемо, заповедуемо было непрестанно внушать, что не должно оплакивать братьев наших, по зову Господа отрешающихся от настоящего века… Мы должны устремляться за ними любовью, но никак не сетовать о них: не должны одевать траурных одежд, когда они уже облеклись в белые ризы» (св. Киприан Карфагенский. Книга о смертности // Творения священномученика Киприана, епископа Карфагенского. М., 1999, с.302).
140. Прот. Алексий Мечев. Надгробная речь памяти раба Божия Иннокентия // Отец Алексий Мечев. Воспоминания. Проповеди. Письма. Париж. 1989, с.348.
141. св. Феофан Затворник. Творения. Собрание писем. вып.3-4. Псково-печерский монастырь, 1994. с.31-32 и 38.
142. «- Видишь, Алешечка, — нервно рассмеялась вдруг Грушенька, обращаясь к нему, — это только басня, но она хорошая басня, я ее, еще дитей была, от моей Матрены, что теперь у меня в кухарках служит, слышала. Видишь, как это: «Жила-была одна баба злющая-презлющая и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро. А ангел-хранитель ее стоит да и думает: какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы Богу сказать. Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала. И отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь. Побежал ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись. И стал он ее осторожно тянуть и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули. А баба-то была злющая-презлющая, и почала она их ногами брыкать: „Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша». Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А ангел заплакал и отошел» (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. ч.3,3 // Полное собрание сочинений в 30 томах. Т.14, Лд., 1976, сс.318-319).
143. Льюис К.С Пока мы лиц не обрели // Сочинения, т.2. Минск-Москва, 1998, с.231.
144. «Авва Исаак Фивейский пришел в киновию, увидел брата, впадшего в грех, и осудил его. Когда возвратился он в пустыню, пришел Ангел Господень, стал пред дверьми его и сказал: Бог послал меня к тебе, говоря: спроси его, куда велит Мне бросить падшего брата? — Авва Исаак тотчас повергся на землю, говоря: согрешил пред Тобою, — прости мне! — Ангел сказал ему: встань, Бог простил тебе; но впредь берегись осуждать кого-либо, прежде нежели Бог осудит его» (Древний Патерик. М., 1899, с.144).
145. Св. Николай Японский. Запись в дневнике 1.1.1872 // Праведное житие и апостольские труды святителя Николая, архиепископа Японского по его своеручным записям. ч.1. Спб., 1996, с.11.
146. «Христос Евангелия. В Христе мы находим единственный по своей глубине синтез этического coлипсизма, бесконечной строгости к себе самому человека, то есть безукоризненно чистого отношения к себе самому, с этически-эстетическою добротою к другому: здесь впервые явилось бесконечно углубленное я-для-себя, но не холодное, а безмерно доброе к другому, воздающее всю правду другому как таковому, раскрывающее и утверждающее всю полноту ценностного своеобразия другого. Все Люди распадаются для Него на Него eдинственного и всех других людей, Его — милующего, и других — милуемых, Его — спасителя и всех других — спасаемых, Его — берущего на Себя бремя греха и искупления и всех других — освобожденных от этого бремени и искупленных. Отсюда во всех нормах Христа противопоставляется я и другой: абсолютная жертва для себя и милость для другого. Но я-для-себя — другой для Бога. Бог уже не определяется существенно как голос моей совести, как чистота отношения к себе самому, чистота покаянного самоотрицания всего данного во мне, Тот, в руки которого страшно впасть и увидеть которого — значит умереть (имманентное самоосуждение), но Отец Небесный, который надо мной и может оправдать и миловать меня там, где я изнутри себя самого не могу себя миловать и оправдать принципиально, оставаясь чистым с самим собою. Чем я должен быть для другого, тем Бог является для меня… Идея благодати как схождения извне милующего оправдания и приятия данности, принципиально греховной и непреодолеваемой изнутри себя самое. Сюда примыкает и идея исповеди (покаяния до конца) и отпущения. Изнутри моего покаяния отрицание всего себя, извне (Бог — другой) — восстановление и милость. Человек, сам может только каяться — отпускать может только другой… Только сознание того, что в самом существенном меня еще нет, является организующим началом моей жизни из себя. Я не принимаю моей наличности, я безумно и несказанно верю в свое несовпадение с этой своей внутренней наличностью. Я не могу себя сосчитать всего, сказав: вот весь я, и больше меня нигде и ни в чем нет, я уже есмь сполна. Я живу в глубине себя вечной верой и надеждой на постоянную возможность внутреннего чуда нового рождения. Я не могу ценностно уложить всю свою жизнь во времени и в нем оправдать и завершить ее сполна. Временно завершенная жизнь безнадежна с точки зрения движущего ее смысла. Изнутри самой себя она безнадежна, только извне может сойти на нее милующее оправдание помимо недостигнутого смысла. Пока жизнь не оборвалась в времени, она живет изнутри себя надеждой и верой в свое несовпадение с собой, в свое смысловое предстояние себе, и в этом жизнь безумна с точки зрения своей наличности, ибо эти вера и надежда носят молитвенный характер (изнутри самой жизни только молитвенно-просительные и покаянные тона)» (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, сс.51-52 и 112).
147. авва Дорофей. Душеполезные научения и послания. Троице-Сергиева Лавра. 1900, с.80.
148. См., например, Древний патерик. М., 1899, с.366.
149. Льюис К.С. Пока мы лиц не обрели // Сочинения, т.2. Минск-Москва, 1998, с.219.

_________________________

Из книги «Если Бог есть Любовь». www.kuraev.ru

Масленица 2012

В 2012 году Масленица пройдет с 20 февраля по 26 февраля. Масленица- это подготовительная неделя к Великому посту посвящена в христианском смысле одной цели – примирению с ближними, прощению обид, подготовке к покаянному пути к Богу – в этом христианская составляющая масленицы. Масленая неделя, Масленица – просторечное название Сырной седмицы — последней перед Великим постом недели. В продолжение масленицы не едят мясо, но можно употреблять рыбу и молочные продукты. Масленица — это сплошная неделя, отменяется пост в среду и пятницу.

На Руси масленица отмечалась как радостный праздник. При слове «масленица» в памяти встают картины веселых зимних дней, наполненных гамом и шумом, вкусными запахами блинов, перезвоном колокольчиков, украшавших нарядные тройки. Сияющие на солнце купола церквей, горящие, как жар, медные самовары, гуляния, балаганы и чинные чаепития под праздничным огоньком лампадки у образов.

Достаточно распространено мнение, что масленица – это праздник скорее языческий, а не православный. Это не совсем так.

Эта подготовительная неделя к Великому посту посвящена в христианском смысле одной цели – примирению с ближними, прощению обид, подготовке к покаянному пути к Богу – в этом христианская составляющая масленицы. Масленица – это время, которое нужно посвятить доброму общению с ближними, родными, друзьями, благотворению.

Церковь призывает помнить, что ни в какое время не стоит веселиться, теряя голову и совесть.

Вспомним наставление свт. Тихона Задонского: «Сырная седмица есть преддверие и начало поста, а поэтому истинным чадам Церкви следует поступать в эту седмицу во всем гораздо воздержаннее, чем в предыдущие дни, хотя и всегда воздержание потребно. Слушают ли, однако, христиане сладостных словес любвеобильной Матери своей Церкви? Она завещает в эти дни более благоговеть, а они более бесчинствуют. Она заповедует воздерживаться, а они более предаются невоздержанию. Она повелевает освящать тело и душу, а они более оскверняют их. Она велит сетовать о содеянных грехах, а они более прибавляют беззаконие. Она внушает умилостивлять Бога, а они более прогневляют Всевышнего. Она назначает пост, а они более объедаются и упиваются. Она предлагает покаяние, а они более свирепствуют. Я еще раз скажу, что кто проводит масленицу в бесчинствах, тот становится явным ослушником Церкви и показывает себя недостойным самого имени христианина».

«Конечно, масленица — это время, когда по традиции люди ходят в гости, общаются за трапезой. Но не стоит разрушать себя пьянством или опасными играми ни в какое время, тем более в эту покаянную неделю, подготавливающую человека к Великому посту», – подчеркнул в интервью РИА «Новости» зампредседателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата протоиерей Всеволод Чаплин.

В храмах начинают совершать великопостные службы. В среду и пятницу не совершается Божественная литургия, читается великопостная молитва святого Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми! Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу твоему. Ей, Господи Царю, дай ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси вовеки веков. Аминь». Эта молитва многократно повторяется за всеми великопостными богослужениями.

Последнее воскресенье перед началом Великого поста называется Церковью Неделей сыропустной (именно в этот день заканчивается употребление в пищу молочных продуктов), или Прощеным воскресеньем.

В этот день после вечернего богослужения в храмах совершается особый чин прощения, когда священнослужители и прихожане взаимно просят друг у друга прощения, чтобы вступить в Великий пост с чистой душой, примирившись со всеми ближними.

От язычества к христианству, или Как провести Масленицу

Необходимо помнить о том, что Сырная седмица готовит нас к Великому посту – времени покаяния, размышлений о жизни человека, о том, что нам еще предстоит сделать для своего духовного совершенствования, чтобы омолодиться душой… Великий пост – время напряжения духовных сил, стяжания добродетелей. Поэтому во время широких гуляний на Масленицу нужно опасаться того, как бы они не помешали подготовке к посту. Всякое злоупотребление отдаляет человека от Бога и от приобретения тех качеств души, к которым стремится христианин.

Протоиерей Анатолий Малинин: Масленица обычно в народе празднуется, как особое время, когда можно предаться разным играм, катаниям и многим разным развлечениям, которые сопровождаются обильными яствами и питием. Святитель Тихон Задонский, обращаясь к своей пастве Воронежской, не очень одобрительно высказывается относительно празднования Масленицы. Он говорит, что масленицу почти все ожидают как какой-то великий праздник, приготавливают разные кушанья, запасаются вином. И когда наступает празднование, друг друга зовут в гости и друг друга посещают.

Прощение — освобождение
Игумен Спиридон (Баландин)

Наступило Прощеное воскресенье — день, когда по сложившейся традиции христиане просят друг у друга прощения за причиненные обиды. Вечером в храмах будет совершаться вечерня с чином прощения, являющаяся первой службой Великого поста.

Как связаны в Православии прощение и наступающая Четыредесятница? Что делать, если не можешь простить? Как с пользой для души провести Великий пост? Отвечает проректор Саранского духовного училища игумен Спиридон (Баландин).

- В чем смысл сложившейся в Церкви традиции просить прощения у ближних перед Великим постом?

В прощении мне, прежде всего, видится освобождение от уз греха, свобода от боли, с которой невозможно никакое благое дело, никакое творческое созидание. Для меня «прости меня», это «помоги мне освободиться».

Я вижу в традиции Прощёного Воскресенья некоторые отголоски ветхозаветного юбилейного года, на иврите «йовел». Это был особый год, «время благоприятное», когда отпускались на свободу рабы, прощались долги, и даже утерянная земля передавалась обратно бывшему владельцу. Иудеи видят в празднике юбилейного года Библейское обоснование апокатастасиса*. Не будем заходить так далеко, обратим внимание лишь на идею возвращения «на круги своя», восстановления и обретения первоначальной свободы чад Божьих, которая иносказательно заложена как в ветхозаветном празднике, так и в Чине Прощения, хотя в нем есть и общие покаянные мотивы.

- Если держим на человека тяжелую обиду, если сама мысль о нем вызывает раздражение — что делать?

- Вспомним, о чем пишут Святые Отцы, у которых был личный живой контакт с горним миром: Бог целует и намерения.

Очень сложно попросить прощения у человека, являющегося твоим врагом, предпринять первые шаги к примирению, мне кажется, не надо этого делать этого только для формы, устава ради. Но надо убедить себя и вложить в сердце такое желание: я хочу с этим человеком помириться, и если мне представится такая возможность, я постараюсь с Божьей помощью её реализовать. Этого будет достаточно для того, чтобы приступить к Таинству Евхаристии.

- Завтра начнется Великий Пост. Вы когда-нибудь видели, чтобы человек действительно духовно преобразился за период Великого поста? Можно ли такое преображение увидеть?

- В предпасхальные дни Страстной седмицы, особенно на утрене Великой Пятницы, обычно уже видишь на лицах (как монашествующих, так и мирян) свет пасхальной радости. Это — плод поста, определённое освобождение, одухотворение. Миряне гораздо откровеннее выражают свои чувства, чем монашествующие, которые зачастую свои подлинные эмоции скрывают.

- Согласно опыту Церкви, у поста предполагаются три аспекта: определенные ограничения в пище, более глубокая молитва, а также экономия средств на дела милосердия. В реальности получается так: постная трапеза — либо страшно вредная (булочки), либо страшно дорогая (фрукты и овощи), никакие средства на благотворительность не освобождаются, молитва, как была «на бегу» так и осталась. Что Вы можете посоветовать?

- Место для поста есть всегда, Бог от нас не требует ничего неподъемного. Надо просто постараться внести свои две лепты. Каждый может воздержаться, например, от просмотра развлекательных телевизионных программ в период Великого поста, да и вообще, возможно, телевизор просто занавесить белой тряпочкой. Это действие не требует никаких финансовых затрат, больше будет времени для того чтобы почитать духовную литературу, не говоря уже о молитве.

Можно изменить свое поведение в повседневной жизни. На ногу наступили — в другое время человек бы «рявкнул», сказал бы что-нибудь обидное, — а ведь можно подавить в себе гневные чувства. Пост — это время внимательного, духовного времяпрепровождения. Неубедительны жалобы: «Нет у меня денег заниматься благотворительностью, нет времени молиться, нет здоровья для уставного соблюдения поста», — в наше время разве что у монаха, да и то монастырского, есть такие возможности, но возможности для духовного делания есть всегда. Желаю молитвенно, чтобы Господь подсказал каждому, какой он может на себя взять посильный подвиг, какими будут эти две брошенные на церковный жертвенник лепты.

- Как человеку, из-за работы не успевающему на будничные великопостные службы, восполнить этот пробел?

- Здесь общие советы давать тоже сложно. Если человек, например, не ходит каждое воскресенье в храм (христианин должен быть по воскресеньям на службе и причащаться вместе со всей общиной) — пусть ходит. Если человек не бывает на всенощных бдениях перед воскресной службой — пусть найдет время, чтобы посетить. Люди, конечно, работают, никто не отменяет рабочий день ради первой или последней недели Великого поста. Я считаю, что, прежде всего, надо ориентироваться на субботу и воскресенье, потому что эти дни — выходные. Соответственно можно несколько увеличить богослужебную нагрузку: в воскресенье вечером сходить дополнительно в храм на Вечерню — она Великим постом особенная, — или, например, в субботу посетить литургию, панихиду.

Молитвенно желаю всем посетителям и читателям сайта «Православие и мир» успешно провести Святую Четыредесятницу, достичь очищения от грубой материальности, утончения умственных свойств души, ощутить своё греховное несовершенство и в сердце вложить желание исправления. Возможно даже посредством молитв, милостыни и поста достичь некоего небесного откровения ради укрепления веры.

* Апокатастасис — всеобщее восстановление. Осужденное Церковью учение о всеобщем спасении.

Торжество веры
Протоиерей Владислав Свешников
Пост

(Неделя 1-я Великого Поста. Торжество Православия.)

Внутренний смысл евангельского чтения этого дня очень насыщен глубоким содержанием, но при созерцании только внешней стороны евангельского рассказа в нем не обретается ничего сложного. Но если сердце не слишком находится в плену поверхностного рационалистического сознания и руководит умом, ухом и глазом, если сердце хоть сколько-то дышит евангельскими бытийными смыслами, даже при простом слышании или чтении этого евангельского текста ощущает некоторую таинственность. И действительно, в этом рассказе заключена некая тайна, большая, чем даже в притчах, которые, при всем богатстве их содержания, заключают в себе довольно определенный нравственный смысл. В сегодняшнем рассказе нет почти никакого прямого нравственного откровения, или оно занимает сравнительно второстепенное место. И если ум не понимает, то сердце чувствует, что здесь очень много сказано, хотя и не все понятно. То, что понятно — просто: встречаются два человека, ставшие потом учениками, апостолами Христовыми, и один говорит другому: «Вот, там есть человек, который пришел из Назарета. Кажется, что Он и есть Христос». А тот ему отвечает: «Из Назарета ничего доброго ими, не может». Для них разговор понятный, для нас -требует разъяснения.

Смысл этого разговора религиозный, а не рационалистический и не националистический. Не в том дело, что в Назарете живет другой народ, который «ниже сортом» и потому ждать «и оттуда нечего. Религиозное ожидание в тогдашнем еврейском народе было очень сильным. Но это религиозное ожидание отчасти было связано с определенным местом, поэтому, когда родился Христос, достаточно было Ироду позвать своих мудрецов, и они ему сразу, в один голос, сказали, где Он родился — в Вифлееме. И если это родился новый Царь Израилев, то по поводу места, в котором ожидалось Его рождение, сомнений не было. Но место, где происходил этот разговор, много севернее Вифлеема. Там, рядом с Галилеей, жил народ не очень чистого религиозного сознания, и именно поэтому ожидать чего-то доброго в религиозном смысле, какого-то мощного действия с той стороны не представлялось возможным: Галилея в религиозном ожидании была бессмысленна и бесплодна.

Засим по евангельскому тексту следует краткое религиозное испытание. Первый собеседник говорит второму: «Пойди и посмотри» («Прииди и виждь»). И как только они приближаются, Человек, к Которому они идут, говорит Нафанаилу слова довольно простые, но обнаруживающие Его прозорливость, способность видения за пределами обычных человеческих возможностей. Иисус, правда сказал немногое — что Он видел Нафанаила под смоковницей прежде, чем тот подошел к Нему. Но еще прежде этого Иисус сказал замечательные слова: «Вот настоящий израильтянин, в котором нет обмана». А тот говорит: «Откуда Ты меня знаешь? Как Ты можешь так говорить? Что Тебе известно обо мне?» И тогда Иисус говорит: «Я видел тебя под смоковницей». И этих слов оказалось достаточно, чтобы Нафанаил произнес слова, в которых выразилась его вера: «Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израиля». Почему? Что такое открылось ему?

Открылось не ему, открылось в нем, в нем открылся акт живой веры. Тот самый акт веры, о котором в его многообразных действиях так поразительно и мощно писал апостол Павел в своем послании к евреям, тот самый акт веры, который раскрывался совершенно потрясающими действиями: укрощением львов, избавлением от острия меча, скитанием в худеньких одежонках и житием в пещерах ради веры, когда вера этого требовала (а вера частенько этого требовала и во времена, предшествующие Христу, и во времена последующие). Это есть выражение в действии того же акта веры, которое Нафанаил открыл в слове. Внутренний акт веры побуждал людей уходить в современные им безжизненные знойные пустыни, совершено невыносимые, — туда шли люди, «скитающеся в пустынех», многотысячное монашеское войско, оружие которого — Евангелие, четки с молитвой Иисусовой и Псалтырь.

Этим оружием — оружием веры — и прежде, и теперь -поражаются полчища тьмы. Христианство постепенно занимало свое место в человеческой истории, занимало не без боя. В некотором отношении гонения на истинных христиан, принимающих, знающих и любящих свою веру, продолжались вплоть до 8-го века (во всяком случае, тех христиан, которые почитали святые иконы). На Седьмом Вселенском Соборе была утверждена победа иконопочитания. Этой победе и посвящена первая неделя Великого Поста, неделя Торжества Православия, то есть торжества окончательной победы христианского вероучения над всеми лжеучениями, над всеми хитросплетениями человеческого ума, торжества акта веры.

В сегодняшнем Евангельском рассказе выявлен тот же акт веры. И душа видит здесь нечто чрезвычайно значительное. Христос, придя на землю, совершает замечательные, великие дела, чудеса, исцеления, предлагает необыкновенные духовные и нравственные учения, неслыханные доселе в мире. Но порою действия Христа в этом мире либо встречают открытое сопротивление, либо не приносят необходимого и желанного результата. Невозможно представить, чтобы действие Богочеловека когда-нибудь могло быть бесплодным. Но есть одна, исключительно теоретическая (точнее — воображательная) ситуация, при которой Его дело оказалось бы бесплодным: если бы Его не встретил акт веры, то есть акт приятия, потому что вера — это и есть приятие Бога. В каком виде осуществляется акт веры -это не главное, и, может быть, поэтому — о, великая тонкость Евангелия! — может быть, поэтому так необходим евангельский рассказ о Нафанаиле, чтобы вес читатели Евангелия навсегда поняли, осознали и пережили, что дело в самом существе акта веры, то есть, имеется ли это действительное движение, не воображаемое и головное, не какая-то мечта в сердце, а вполне внутренне предметное движение личности, при котором человек может сказать о себе: «Я всею своею жизнью, всем своим существом верую в Бога».

Евангелие начинается актом веры и кончается актом веры: «Господь мой и Бог мой!» — восклицает апостол Фома. Когда в душе открывается осознание и переживание того, Кто предстоит перед тобой (в Евангелии ли, в молитве или иным образом), что Он является твоим личным Богом, тогда и совершается дело Божие не над камнями, не над песчинками, не над травинками, и не над деревьями: Господь пришел спасти человека — вот Его дело. Это дело совершается, но совершается, когда оно приемлется актом веры.

Вот оно, первое действие веры: «Прииди и виждь», — говорит Филипп Нафанаилу. Нафанаил идет и видит, видит Человека, Который открыл ему знание только маленького факта текущего дня, и этого оказывается достаточным для того, чтобы состоялся акт веры. Но этому предшествует откровение Христом в Нафанаиле того духовного и нравственного качества, по которому в нем может быть подлинная вера, потому Он и говорит: «Се воистину израильтянин, в нем же льсти несть» (в котором нет лукавства). Господь словно говорит: «Вот настоящий человек, у которого будет вера, и это значит, что Я уже пришел не бесплодно. Я вижу того, который принимает Меня верой». И это подтверждается — проходит секунда, и представитель человечества принимает Его верой.

Все, что мы делаем, дорогие братья и сестры, все наши религиозные и нравственные делания, все наши общения с другими людьми, в которые мы стараемся вносить свое понимание и переживание добра, все лучшее, что есть в нашей жизни, не имеет абсолютно никакой цены и смысла, если все это не начинается в акте веры, хотя бы не очень осознанной, потому что содержание веры начинается в таких глубинах сердца, в которые ум человека частенько не доходит; и только непонятно -почему человек вдруг оставляет все свои дела и идет в Церковь. В начале духовного бытия личности ощущение сердца представляет собой слабенький, почти ничего не значащий еще, но уже акт веры, то есть движение сердца, которым мы принимаем Бога, можем Его принять. И это, по сути, и есть Торжество Православия, потому что когда в одном человеке, в его сердце и в жизни совершается акт веры — это его личное торжество, это всегда личное духовное торжество человека, тихое и смиренное личное торжество.

Но когда не один и не два человека, и не приход, а Церковь во всей полноте живет актом веры — это уже Торжество Церкви, Торжество Православия, победы, победившей мир своею верою. Вот почему сегодня Торжество Православия — есть торжество веры во всей ее полноте и — прежде всего — вероучения. Торжество Церкви, торжество веры, торжество Православия, которое осуществляется «многочастно и многообразно» — это есть, по сути, победа, о которой говорит апостол: «Это есть Победа, Победившая мир — вера наша».

При всех видимых поражениях Церкви в земных условиях, в земной истории, по внутреннему смыслу всегда оказывается сверх истории «победа, победившая мир — вера наша». Мы причащаемся — не только потому, что Господь дал нам такую возможность, не только потому, что Он на Кресте пролил капли Своей драгоценной Крови (это самое главное с объективной стороны, со стороны Неба, со стороны Бога), — но и потому, что в человечестве, хоть и в малом числе, действует акт веры. Но энергия веры этого малого числа перевешивает квазижизненную энергию большей части автономно и безнебесно пребывающего человечества.

И если бы мы знание своей веру до конца пережили всем сердцем, и это переживание никогда не отступило бы от нас, мы бы все время ходили в непрекращающейся радости, и уныние просто не смело бы к нам подступить, ему было бы некуда в нас деться, потому что главное — переживание веры как жизни — заняло бы первенствующее место, а это переживание веры как жизни — и есть источник необыкновенной радости. Совсем просто можно сказать: «Я верующий человек», но по существу верующий человек есть человек, переживающий акт веры.

Переживание акта веры и есть «победа, победившая мир». И это наша радость. И в этом наша свобода. И потому время Поста — есть время особой радости, радости в переживании нашей веры, начало которой полагается в день сегодняшний, который так и называется — Торжество Православия.

Мы — причастники Божества. Неделя вторая Великого поста. Святителя Григория Паламы.
Протоиерей Всеволод Шпиллер

«…да будет воля Твоя и на земле, как на небе…»

(Мф. 6, 10)

Когда мы с вами вступали в Великий пост, братья и сестры во Христе, то перед нашим мысленным, духовным взором стояли слова евангельские, слова, сказанные Спасителем: “Если не отпустите грехи человекам, Отец ваш Небесный не отпустит вам ваши грехи”. Эти слова прежде всего о неосуждении, о том, что осуждение друг друга нам препятствует войти в Царство Небесное, быть со Христом, быть с Богом. И именно неосуждение вводит нас в Царство Небесное, соединяет нас со Христом. И в этом духе неосуждения мы просим друг у друга прощения в Прощеное воскресенье перед Великим постом.

Мы вошли в Великий пост и начали следовать путем, который лучше всего характеризуется молитвою Ефрема Сирина, которую мы так много, много раз повторяли на первой седмице Великого поста — не только ежедневно, но ежечасно. В этой молитве мы просили помощи Божией для того, чтобы не было в нас того плохого, чего так много в нас. Мы просили, умоляли Бога дать нам целомудрие, смиренномудрие, терпение и любовь, и умение зреть, видеть свои грехи и не осуждать братьев своих. Повторяли, ежечасно повторяли эту молитву по многу раз, а не только ежедневно. Первые дни первой седмицы Великого поста одни из нас слушали, а другие читали Покаянный канон Андрея Критского, который учил нас зреть свои грехи, видеть свои грехи и не осуждать.

О неосуждении я хочу здесь сказать буквально два слова — о силе неосуждения. Около нашего великого русского святого Серафима Саровского жил простой монах Павел. Никакими подвигами он не подвизался: ни покаянным подвигом, ни молитвенным подвигом, ни постом — ничто его не отличало от простых людей. Но когда умер Павел, Серафим Саровский, которому были открыты небесные тайны, сказал: “Вот, брат Павел ничем не отличался от простых людей, никакими подвигами, а ведь вошел в Царство Небесное! Только за одно то, что никогда нигде никого не осудил”. Вот в этом духе неосуждения зовет Церковь жить и подвизаться всякими подвигами: и покаянным подвигом в посту, и всеми другими.

Мы обращаем большое внимание на режим еды во время поста — он имеет особое значение, но не нужно ему усваивать большего значения, чем он имеет. Не нужно думать, что картошина и постное масло вводят в Царство Небесное. Нет, именно подвиг неосуждения людей, терпение: “Ей, Господи Царю, даруй мне зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь”.

Молитва Ефрема Сирина “Господи и Владыко живота моего…” сопровождала нас всю первую седмицу. Она научала нас, как нам жить и для чего жить. Для того, чтобы быть со Христом, для того, чтобы быть с Богом. И мы так и старались жить на этой первой неделе Великого поста, творя эту молитву и имея ее постоянно не только в памяти, но в сердце и в наших устах.

Прошла первая неделя Великого поста. Пришло первое воскресенье Великого поста, посвященное Церковью Торжеству Православия. Какому торжеству? В чем это торжество? Конечно, в установлении иконопочитания, потому что именно это событие вспоминалось в первое воскресенье Великого поста. Но оно праздновалось нами совсем не как историческое событие, праздновался нами догматический смысл установления иконопочитания. Много-много лет назад христиане не знали, как относиться к иконам. Много-много лет шла борьба между христианами. “Нет, иконы не надо почитать. Как можно изображать Бога, Которого никто никогда не видел? Бог невидим никогда, следовательно, Бог неизобразим “. И вот, более тысячи лет тому назад собрался VII Вселенский Собор и решил: изобразим Бог! Потому что между первообразом и образом Божиим (“икона” — это греческое слово, которое значит “образ”), между Богом и иконою есть живая, действительная, реальная связь. И, поклоняясь иконе Бога, мы поклоняемся не дереву, мы поклоняемся не скульптуре какой-нибудь, мы поклоняемся не веществу — мы поклоняемся Самому Богу, потому что связь эта такова, что некоторые свойства Первообраза (в данном случае — Самого Бога) переходят на изображение, на икону, на образ Божий. Поэтому иконы — место встречи человека с Богом, человека со святым, со святостью. И некоторые свойства изображаемого на иконе — и Бога, и святого — переданы на этой иконе. Эта святость становится свойственной самой иконе. Так что, поклоняясь иконе и почитая икону, мы почитаем эту святость и приобщаемся силе, которая имеется в ней как свойство изображаемого на ней святого, или Самого Бога, или Божьей Матери.

Смысл Торжества Православия заключался в том, что открыта была новая истина православной веры. И когда после этого первого воскресенья Великого поста мы вступили во вторую седмицу, мы уже шли новым путем. Каким же путем? Дело в том, что икона, изображающая Бога, как учили святые отцы, установившие иконопочитание, возможно, соединяется с некоторыми свойствами Божиими потому, что Сам Бог-Творец вписал в каждого человека Свой образ, Свою икону. Каждый человек носит в себе живой образ Божий.

И вот, вступив во вторую седмицу Великого поста, мы уже хорошо знали, что образ Божий в нас есть. И этот образ Божий имеет в себе свойства Самого Бога. И цель устремления поста, устремления всех наших подвигов — покаянного, молитвенного, просьб наших — есть устремление к раскрытию в нас образа Божия, который вписан в нашу природу, в наше естество рукою Самого Бога-Творца. Легче стало дышать, лучше стало жить, мы чище становимся, видя, куда мы идем, и зачем мы идем, и о чем просим Бога.

Так шла вторая неделя Великого поста и привела нас к сегодняшнему воскресенью. Вторая неделя, второе воскресенье Великого поста всегда ставит мысленный, духовный наш взор перед учением святого Григория Паламы об образе Божьем в нас, потому что мы спрашиваем себя: “А что же такое “образ Божий”, вписанный Самим Богом в нас? В чем же он? Каков он? Что он такое?” А Григорий Палама именно на этот-то вопрос и отвечает. Святой Григорий Палама написал много творений, но одно из самых больших его творений, самых важных — это так называемый “Томос веры”. И в нем святой Григорий Палама говорит, что образ Божий в нас — это прежде всего свет, не физический свет, а тот самый свет, которым был осиян на Фаворской горе Господь Иисус Христос в час Своего дивного Преображения. Это свет славы Божьей, и образ Божий в человеке есть луч этой славы Божьей. Человек с образом Божиим в себе творит невероятные вещи — он его калечит, оскверняет, затемняет. Это мы знаем. Но, может быть, не все знают, что образ этот все-таки неуничтожим. Уничтожить в себе образ Божий человек не может по милости Божией к нам. Он неуничтожим! И он каждому из нас присущ этот свет нерукотворный, присносущный свет славы Божией, явленный на горе Фаворской в час Преображения Господня.

Вот в чем смысл учения Григория Паламы об образе Божием в нас, неуничтожимом и обладающем силою Божественной энергии. Раз мы знаем об этом, то следующую седмицу будем идти еще легче, чем шли до сих пор. Так вот что мы имеем внутри себя, вот что мы можем раскрыть!

Вернусь к святому Серафиму Саровскому. Святой Серафим Саровский имел ученика — Мотовилова. И однажды, когда Мотовилов спросил: “Старче, отче, а что такое Царство Небесное, слава Божия Царства Небесного?”, Серафим Саровский сказал: “Я это тебе покажу” — и показал. Он был весь осиян, сразу вошел в сияние необычной красоты, необычайного света, и Мотовилов пережил совершенно то же, что пережили ученики Христовы у подножия горы Фаворской, — им стало так хорошо (вы помните это), что Петр сказал: “Господи, мы не хотим отсюда уходить. Давай построим три кущи, останемся здесь”. И когда Мотовилов увидел этот свет в Серафиме Саровском, ему тоже стало так же хорошо. Именно потому, что этот свет — божественный свет, отблеск, луч божественной славы, явленной на Фаворской горе. Он нам присущ, каждому из нас он дан в образе Божием, который вписан в каждого человека.

И будем идти этим путем, по которому нас ведет молитва Ефрема Сирина “Господи и Владыко живота моего…”, будем этим путем идти еще увереннее, чем прежде (обыкновенно мы и идем еще увереннее на третьей седмице Великого поста), потому что знаем, что в нас есть то, что мы раскрываем в себе на путях настоящего, истинного покаяния.

Григорий Палама свой “Томос” начинает замечательными словами, словами, взятыми у апостола Павла. “Мы — причастники Божества”, — говорит святой Григорий Палама. Апостол Петр сказал даже сильнее: “Мы — причастники Божественного естества”. Вот кто такой человек, вот что такое человек!

Среди слушающих меня сейчас есть люди, занимающиеся литературой, музыкой, искусством, и они лучше меня знают, конечно, как много больших, самых больших умов человечества отмечало, что смысл жизни человека заключается в том, чтобы человек нашел самого себя. Великий северный писатель Ибсен как раз об этом говорил в одном из своих главных произведений: “Человек ищет самого себя, и он должен искать и найти самого себя”. Герой этого великого классического писателя стал героем и известного музыкального произведения тоже северного музыканта Грига (напомню вам об этом для того, чтобы вам было легче ориентироваться в том, о чем я говорю). А что значит “найти самого себя”? Это значит как раз найти в себе, увидеть в себе причастность Божеству и свою жизнь построить так, чтобы эта причастность Божеству была осуществлена.

Она осуществляется тогда, когда идет человек путем веры в Бога и веры в человека, которую проповедует Церковь. Эта причастность раскрывается, этот образ осуществляется человеком на том самом пути, о котором говорит молитва святого Ефрема Сирина. Мать-Церковь по-матерински берет за руку каждого из нас и ведет по тому пути, на котором человек непременно находит самого себя в самом высоком смысле слова, находит причастность Божеству в глубине своего существа. Конечно, Царство Божие существует объективно вне нас, но никогда не забывайте: Христос сказал, что Царство Божие также внутри нас. Вот, чтобы раскрыть его в себе, нужно послушаться Церкви, нужно принять материнское ее руководство, нужно отдать свои руки Матери-Церкви. И она, за эту руку тебя взявши, приведет непременно к счастью раскрытия в себе всего самого лучшего, самого святого, что может быть, — причастности Божеству. “Мы — причастники Божества” — как говорит Палама.

Аминь.

Неделя 3-я Великого поста. Крестопоклонная

Воскресенье третьей недели Великого поста в Православной Церкви носит название Крестопоклонной недели.

В cубботу вечером на всенощном бдении в центр храма торжественно выносится Животворящий Крест Господень - напоминание о приближающейся Страстной Седмице и Пасхе Христовой. После этого священники и прихожане храма совершают перед крестом три поклона. При поклонении Кресту Церковь поет: «Кресту Твоему покланяемся, Владыко, и святое воскресение Твое славим». Это песнопение поется и на Литургии вместо Трисвятого.

Крест выносится верующим для того, чтобы напоминанием о страданиях и смерти Господней воодушевить и укрепить постящихся к продолжению подвига поста.

Св. Крест остается для поклонения в течение недели до пятницы, когда он перед Литургией вносится обратно в алтарь. Поэтому третье воскресенье и четвертая седмица Великого поста называются «крестопоклонными». Начало традиции поклонения Кресту Господню было положено во времена первых христиан.

Песнопения: Хор Православного Братства во имя Архистратига Михаила.
Тропарь Кресту [ 1.92MB]

Кондак Кресту [ 1.07MB]

Кресту Твоему [ 2.24MB]

Хор Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и МДА: Радуйся Живоносный Kресте [1.75MB].

Проповедь в неделю Крестопоклонную.
Митрополит Антоний Сурожский

Источник: Библиотека «Митрополит Сурожский
Антоний»

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Четыре раза в году празднуем мы, поклоняемся мы животворящему и страшному
Кресту Господню. Один раз — во время Страстной Седмицы, когда, читая Евангелия
Страстей, мы видим, как возвышается перед нами святое Распятие, Крест, на
котором умер Господь с тем, чтобы мы получили новую жизнь. Второй раз празднуем
мы день Воздвижения Креста Господня, когда мы вспоминаем о том, как Крест был
найден и как люди, впервые после свыше трех столетий, могли видеть тот Крест, на
котором умер Господь, прикоснуться ему, как святыне, облобызать его с трепетом и
любовью. Празднуем мы также и происхождение Честных Древ, когда этот же Крест,
вернее, небольшая его частица, обносимая в зараженном смертной заразой
Константинополе, вернула город к здравию, к жизни, к надежде, и обновила веру в
Крест, в милость и любовь Господню. И сегодня, в середине Поста, поклоняемся мы
живоносному Господню Кресту.

Каждый из этих праздников несет на себе печать того времени или того смысла,
с которым он совершается. Мы с ужасом предстоим перед Распятием в Великий
Четверг, мы с изумлением и благодарностью, ликующе совершаем Воздвижение и
Происхождение Честных Древ. С каким же чувством приступаем мы сегодня к
поклонению Кресту Господню?

Это поклонение совершается на полпути между началом Поста и Страстной
седмицей. О чем говорит нам этот Крест? Весь этот период времени говорит нам о
том, как Божественная благодать, Божественная любовь, Божественная сила может
претворить каждого из нас, освятить каждого из нас, каждому дать новую жизнь,
вечную жизнь, как это случилось с тысячами и тысячами, миллионами людей до нас,
святыми прославленными и святыми нам неизвестными. Крест говорит нам теперь о
безмерной, об изумительной любви Божией. Ведь Бог стал человеком и принял на
Себя смерть по любви к нам, чтобы Его смертью мы были спасены от отчаяния греха
и от отчаяния смерти. Он все человеческое взял на Себя, кроме греха, и все понес
на хрупких и могучих Своих человеческих плечах. Крест нам говорит о том, что мы
Богом так любимы, что Господь готов умереть, только бы мы жили, только бы мы
ожили от смерти греховной. Будучи так любимыми, разве мы не можем в эти дни
Поста, весны духовной, действительно радоваться и ликовать? Мы можем, и поэтому
вчера на каноне пелся — не с такою славою, как будет петься в пасхальную ночь,
но с тихой, ликующей надеждой — пасхальный канон о Воскресении Господнем. Это
жизнь, это не смерть. Крест нам явлен сейчас как надежда, как уверенность в
Божией любви и в Его победе, как уверенность в том, что мы так любимы, что все
возможно, что мы можем надеяться на все. Как это дивно: знать, что мы Богу так
дороги!

Но Крест нам говорит собой и евангельским чтением и о другом. Он говорит, что
для того, чтобы жить этой жизнью, этой жизнью новой, этой жизнью вечной, Божией
собственной жизнью, надо все пересмотреть. В Евангелии есть слова, обращенные
Христом к нам: «Если кто хочет по Мне идти, да отвержется себе, да возьмет крест
свой, и да грядет по Мне». Если кто хочет идти за Мной в вечность, в торжество
жизни, в царство любви, он должен последовать за Мной уже теперь, на земле. А
последовать за Христом, это значит вступить в новую жизнь, в жизнь, где Бог и
мой ближний мне дороже собственной жизни, дороже себя самого. Начинается это с
того, что, поняв драгоценность Бога и драгоценность моего ближнего, я
действительно от себя могу отвернуться, себя отвергнуть, отбросить, сказав себе:
сойди с моего пути, не о тебе моя забота, есть вещи более святые, более
прекрасные, чем я сам.

И сказав это, мы берем на себя постепенное умирание, постепенное отвержение
себя. Отречение от себя значит, в последнем итоге, научиться любить, а любить,
это значит себя забыть до конца, не существовать для себя. Это и значит умереть
для того, чтобы жить уже иной жизнью, которой границ нет, глубина которой
бездонна. А крест, который мы должны нести, это любовь, забота о ближнем,
тревога о нем, озабоченность о том, чтобы и в его жизни совершилась Божия воля,
т.е. чтобы к нему тоже пришла вечная жизнь, вечная радость, ликование и
торжество.

И еще об одном говорит нам Крест: о том, что все земные, обычные наши,
привычные оценки ложны. Во вчерашней службе читался отрывок, молитва, где
говорится о том, что Христос был распят между двумя разбойниками. Вы помните,
как один из разбойников Его поносил, а другой, глядя на Его умирание, зная, кто
умирает, т.е. невинный человек, как он Его тогда видел, обратился к Нему с
мольбой о спасении. Первый, видя, как человеческая неправда засудила на смерть
невинного, отверг всякий человеческий суд, всякую ложную человеческую
справедливость, и возмутился духом, взбунтовался до конца, и стал хулить и
Самого Бога, Который такую неправду может допустить. А другой, видя, что и
Невинный погибает, понял, что он осужден справедливо, что если и невинный может
погибнуть, то конечно, виновному достоит наказание и смерть. И он обратился к
этому Невинному, и молил его о милости и спасении; и это спасение, эту милость
Бог ему обещал — и даровал. Действительно, поистине, кающийся разбойник в тот же
день оказался со своим Спасителем в раю.

Вот о чем нам говорит Крест, вот почему мы можем сегодня поклоняться этому
Кресту на полпути к Пасхе не с израненной душой, не с ужасом, а с такой светлой
надеждой. Но, вместе с этим, почему мы должны последние недели Поста провести
вдумчиво, пересмотреть жизнь еще раз, новый суд произнести над всеми ценностями
нашими, над всеми наши оценками, и вступить в евангельский путь. Чтобы, когда мы
станем в Страстные дни перед ужасом крестных Страстей, мы могли вместе со
Христом пройти этот путь, а не быть только зрителями, охваченными ужасом, и
могли быть с Ним в ликовании победы и в ужасе поклонения такой непостижимой
Божественной любви. Аминь!